В издательстве «ИЦ «Издательские технологии» вышла книга пьес известного поэта, филолога, арт-терапевта Нади Делаланд «Один человек». Как сказано в аннотации, «книга может быть интересна как для театров и актеров антрепризы (особенно монопьеса «Один человек»), так и для обычных необычных читателей – в общем-то, для всех, кого занимает человеческое сознание. А также для тех, кто изучает польский язык, поскольку пьеса «Дуралекс» напечатана здесь на русском и на польском. Автор поднимает проблему важности человеческой жизни не только в процессе ее проживания, но до рождения и после смерти, говорит о ценности чувств и бесценности прощения, включается в игру с читателем на постмодернистских щах и умудряется обсудить вечные вопросы живым языком». Мы поговорили с Надей Делаланд о том, чем пьесы отличаются от лирики для практикующего и в том, и в другом жанре, о дидактическом начале в драматургии и о том, почему зрители испытывают катарсис от Надиных пьес. А также о парадоксальном и странном поводе, который заставил прозаика Алексея Макушинского написать предисловие.
Б.К.: Надя, тебя знают как прекрасного поэта, филолога, прозаика, но твоя книга пьес выходит впервые. Почему ты решила попробовать себя в этом жанре?
Н.Д.: Никогда раньше не думала, что захочу написать пьесу. Но однажды все так сошлось, что меня позвали прочесть в Кишиневе лекцию о поэзии, и в это же время в театре Чехова, где работал мой друг режиссер Иосиф Шац, была премьера его спектакля «Выстрел в спину». Он меня пригласил. И я вдруг поняла, как на сцене все устроено. Именно через его постановку. Потому что Иосиф – поэт от театра. В его спектаклях все ритмизовано, зарифмовано, упруго. И я почувствовала саму материю драматургии, поняла, как дышать этим воздухом. Приехала домой и за один день написала свою первую пьесу. Это было в 2017 году. А через полтора года – вторую. Опытным путем выяснилось, что я пишу пьесы примерно раз в полтора года. Сейчас их у меня пять. Буквально вчера закончила детскую пьесу «Репка» про мальчика-рэпера.
Б.К.: Алексей Макушинский пишет в предисловии: «Надя Делаланд – лирик, и природа ее драматургии тоже лирическая. Непрерывные метаморфозы, не знающее остановки, то ускоряющееся, то замедляющееся смещение перспективы – все это свойства поэзии». Согласна ли ты с ним? Как бы сама определила сходства и несходства между твоими стихами и твоей драматургией?
Н.Д.: Конечно же, я бесконечно благодарна Алексею Макушинскому за великолепное предисловие. Вообще все его наблюдения, и в том числе те, что касаются моих пьес, чрезвычайно точны и талантливы. И я очень люблю его прозу – и тоже отчетливо различаю в ней лирическое начало. Макушинский необыкновенно свободен, поэтически свободен… Я, кстати, как-то писала об одном его романе, что он целостный, живорожденный, похожий на стихотворение не только этим, но и своей многослойностью, смысловой многоуровневостью. А повод, по которому я попросила его написать предисловие, мне кажется очень забавным. Дело в том, что мы независимо друг от друга назвали – он этот роман, а я – пьесу – «Один человек». То есть я сделала это несколько раньше, но он, разумеется, не знал. И мы как-то пошутили тогда об этом совпадении, а когда пришло время моей книжки, самым естественным было обратиться к нему.
Но сама изнутри я бы развела стихи и пьесы прежде всего по странной для меня дидактической заостренности пьес, странной, потому что ни в стихах, ни в прозе, ни в жизни я этим не грешу.
Б.К.: «Дидактической заострённости»… Как интересно. В пьесе «#metoo» ты действительно с некоторым морализаторством описываешь травматический опыт ребёнка. В какой момент тебя стали затрагивать остросоциальные проблемы, о которых ты рассказываешь? Можно ли считать, что драматургия – это именно та площадка, где разговор о них будет более откровенным, прямолинейным, чем в поэзии?
Н.Д.: В этой пьесе речь идет о травматическом опыте на протяжении всей нашей жизни, и после смерти, и до рождения, и вместо рождения. На мой взгляд, это не столько социальные проблемы, сколько экзистенциальные. И это не более откровенно, чем в поэзии, но просто по-другому. Плюс то измерение дидактичности, морализаторства, о котором я уже сказала.
Б.К.: Кроме дидактического, в твоих пьесах чувствуется психотерапевтическое начало. Расскажи о том, где пересекаются Надя Делаланд – арт-терапевт и Надя Делаланд – драматург? Пограничные ли это сферы?
Н.Д.: После читки, которая прошла в Культурном центре Д.С. Лихачева, я поняла, что у пьес есть психотерапевтическое измерение. Но сама я не увидела его, на него обратили внимание участники обсуждения. Они сказали, что для них пьесы сработали именно как психотерапия. Несколько человек даже сравнили их с расстановками по Хеллингеру.
Б.К.: А есть ли те, кому твои пьесы уже помогли? Чем, как ты считаешь, они способны помочь?
Н.Д.: Если верить отзывам, то люди испытывают что-то вроде катарсиса. Думаю, механизмы здесь сходные с тем, что происходило в театре Древней Греции. На сцене проговаривались и разыгрывались разные ужасные вещи, а зритель проживал это в таком лайт-формате, как прививку.
Б.К.: А что касается аутотерапевтического начала? Помогают ли твои пьесы самой тебе?
Н.Д.: Они в принципе не могут мне помочь, потому что они не о моих личных проблемах. Я никогда не делала аборт, не подвергалась сексуальному насилию и не помню, как чувствовала себя в местах, напоминающих адские пределы, даже если и бывала там. Больше того, когда я писала эти пьесы, я плакала, мне было тяжело и больно, а после их написания я чувствовала опустошенность. Так никогда не бывает со стихами или рассказами, они всегда радость. И тем не менее, когда «подступает» пьеса, мне приходится ее написать. Хотя удовольствия от процесса я не испытываю. А про результат пока не так много понимаю. Но мне помогают разобраться с этим разные прекрасные люди. Например, Елена Севрюгина написала удивительную рецензию на книгу пьес для литературного портала «Гостиная», а Юрий Дружкин прислал три письма, из которых, вероятно, вырастет серьезная статья. Для меня это очень важно – пьесам, как ничему другому, нужны читатели, актеры, зрители. Пьесы требуют чужой энергии, постоянного оживания.
Б.К.: Кто из классиков и современников для тебя – учителя в драматургии?
Н.Д.: Мне кажется, что я училась пьесам не у пьес. Про то, как я подключилась к тому, чтобы начать их писать, я рассказала. В детстве очень любила пьесы Тамары Габбе, Григория Горина, Оскара Уайльда. Я не вижу особенного сходства, но могу назвать их учителями с той оговоркой, что также назову в числе учителей всех любимых прозаиков, поэтов, режиссеров, художников, музыкантов, всех своих друзей и родственников, всех домашних животных, и остальных людей и животных, и всю свою жизнь.
Б.К.: Твоя пьеса «Дуралекс», по словам из аннотации, может быть интересна тем, «кто изучает польский язык, поскольку напечатана здесь на русском и на польском». С чем связано обращение именно к польскому?
Н.Д.: Да, это я так в аннотации пошутила. На польский «Дуралекс» перевели, потому что режиссер Лариса Петровна Крупина планировала ставить пьесу в Польше, и я решила, что было бы неплохо, да просто удобно, чтобы перевод тоже был в книжке.
Б.К.: А какая из представленных в сборнике пьес для тебя самая любимая?
Н.Д.: Первая, «Дуралекс». Она до сих пор на меня очень сильно действует.
Б.К.: Весной этого года ты открыла свой центр арт-терапии «Делаландия». Как сейчас протекает его деятельность? Ты довольна своими успехами?
Н.Д.: Да, мы с моими любимыми подругами Еленой Кукиной и Татьяной Пушкаревой запустили первый курс нашего центра в начале апреля. Из нас вышла отличная слаженная команда. И я очень довольна и нашими прекрасными преподавателями, и идеями новых курсов, и нашими талантливыми участниками, не жалеющими для нас слов благодарности и любви. И поддержкой друзей, которые репостят на своих страничках объявления о «Делаландии», приглашают своих знакомых на курсы, берут у меня интервью))). Спасибо тебе, дорогой Боря, за прекрасные вопросы, умные и доброжелательные, и за неизменное желание помочь.